1 Травня 2014
2512
В конце апреля отмечается 28 годовщина трагедии на ЧАЭС. Около 30 тысяч представителей донецкого региона участвовали в ликвидации той беды. Многих уже нет в живых, тысячи стали инвалидами. А всё потому, что все одинаково ударно трудились на разных фронтах страшной войны с невидимой смертью - радиацией.
В конце апреля отмечается 28 годовщина трагедии на ЧАЭС. Около 30 тысяч представителей донецкого региона участвовали в ликвидации той беды. Многих уже нет в живых, тысячи стали инвалидами. А всё потому, что все одинаково ударно трудились на разных фронтах страшной войны с невидимой смертью - радиацией.
Медик Равиля Мухамадиева со спецпропусками образца 87-го года, дающими допуск в Чернобыль (документ синего цвета) и в Припять (бежевый), а также с наградой, которую получила из рук бывшего директора ЧАЭС Михаила Уманца.
Столовая, где с 1986 по 1988 годы кулинарничал для ликвидаторов Владимир Сорокин из Шахтёрска (причём не в рядовых, а в качестве заведующего - как-никак окончил учёбу с "красным" дипломом, имел хороший опыт работы в общепите), была в зоне особым объектом.
Дефицита в чернобыльских столовых не было: продукты поставлялись в достаточном количестве и - свежайшие! О питании ликвидаторов заботились тщательно. А само здание пищеблока, как рассказал Сорокин, было обшито свинцовыми листами, чтобы и людей, и продукты уберечь от излучения.
Имелись строгие инструкции: всё готовилось исключительно на сливочном масле, а мясные блюда - только в натуральном виде, без заморозок и переработок (то есть ничего из фарша, а только гуляш, поджарка, отбивные - иначе штраф).
Прошло много лет, и уже можно признаться, что однажды уступил дипломированный повар просьбам ликвидаторов, соскучившихся по домашним котлетам. "Подпольно" налепил полторы сотни котлет, которые все уплетали за обе щёки. Тем более что умел он их делать преотлично, ведь в своё время на практике в донецком кафе "Театральное" учился у знаменитого Ивана Антонова, автора котлет "по-донбасски". К слову их название относится к ресторану "Донбасс" (он находился на первом этаже одноимённой гостиницы с выходом на улицу Артёма, где творил свои шедевры Антонов).
У Владимира Сорокина - вторая группа инвалидности. Общепит развалился, и он ушёл работать в электросеть, активно участвует в общественной жизни города. "Дождаться бы от государства благодарности в виде заботы о чернобыльцах в полном (в соответствии с законами) объёме", - вздыхает он.
Самые тёплые воспоминания того периода - о людях, с которыми свела судьба. Об их жертвенном подвиге. Ликвидаторы ничего не забывают, их многочисленные заболевания память не притупляют.
Спасали уколами, массажем и гипнозом
Дончанка Равиля Мухамадиева многие годы заведовала дневным стационаром Макеевской психиатрической больницы. Именно оттуда была призвана для работы в чернобыльской зоне. Весной 87-го прошла специальные курсы в Киеве, а в мае уже прибыла на место трагедии.
- Меня назначили старшей группы реабилитологов Минздрава УССР. По мере надобности, общалась с министрами здравоохранения - и Украины, и СССР, - делится она. - Пробыла я в зоне без пяти дней полгода - по 20 октября 87-го. В наши задачи входило оказание помощи работникам блоков, которые продолжали трудиться: управленцам, инженерам и так далее. Впрочем, мы обслуживали всех, кто к нам обращался. Включая генералитет.
Медики и оперативный состав станции жили в посёлке Зелёный Мыс, который был построен специально для вахтовиков между Чернобылем и собственно ЧАЭС. Вырубив лес, там соорудили что-то типа финского городка из наборных домиков.
- В семь утра мы выезжали в так называемых "чистых" автобусах, а когда добирались до 30-километровой зоны, пересаживались в "грязные", которые курсировали исключительно внутри неё, - продолжает Равиля Асановна, которой уже за 70. - Прибыв к ЧАЭС, надевали специальную защитную одежду, проходили через целый ряд контрольных пунктов, поднимались на Блочный щит управления (БЩУ), где, собственно, работал вахтовым методом оперативный персонал станции.
Несмотря на то, что все знали об опасности облучения, иногда тянуло на безрассудство. Как, к примеру, в этом случае, когда корреспондент Куроленко, профессор Табачников (сейчас - директор Украинского научно-исследовательского института социальной и судебной психиатрии и наркологии АМН Украины в Киеве, доктор медицинских наук), полковник Колесник, врачи Мухамадиева и Замковой решили в июле 87-го сфотографироваться на фоне разрушенного четвёртого блока. Кто знает, сколько здоровья отняли у них минуты, проведённые ради красивого кадра?
- Излечивали фобии, снижали отрицательный эмоциональный фон, боролись с утомлением, - рассказывает наша землячка. - Причём делали это фактически круглосуточно - и на ЧАЭС, и в Зелёном Мысе. От того, что на ногах проводили очень много времени, начинали кровоточить мелкие сосуды на бёдрах. Но на то, что сами выматываемся, внимания не обращали. Вскоре после приезда в зону у меня (предполагаю, из-за ионизирующего излучения) пропал голос. Начала общаться посредством записок, а потом пришлось отправиться в Киев на лечение. Возможность говорить мне вернули, но сиплость голоса осталась навсегда.
Великолепному организатору, ей, уже после возвращения в Донбасс, предлагали возглавить медсанчасть в Славутиче. Но семья настояла, чтобы Мухамадиева отказалась.
Практически все медики, которых она курировала, после чернобыльской командировки (сроки были разные) стали инвалидами. Как и сама Равиля Асановна, отработавшая на загрязнённой территории 1955 часов. Людей, положивших своё здоровье в жутком месте, добивали потом ещё и чиновники из органов соцобеспечения. Не хотели платить положенные ликвидаторам по закону зарплаты и пенсии, хоть у Равили Асановны имелись на руках уникальные документы, в том числе табеля, графики дежурств, заверенные канцелярией ЧАЭС и директором станции. Она сумела добиться справедливости лишь через Административный суд Киева, пройдя после чернобыльского горнила ещё и все круги чиновничьего ада.
Аккумулятор с могильника стал убийцей
- Мне был 31 год, работал ГРОЗом на шахте "Полтавская", когда после смены первым в коллективе получил "чернобыльскую" повестку военкомата, - вспоминает председатель городской организации Енакиева "Союз Чернобыль Украина" Анатолий Кравченко.
Его направили старшиной роты в Донецкий полк гражданской обороны.
- Расклад был простой: если филонишь, пробудешь в командировке полгода. А чем быстрее наберёшь 15-20 рентген, тем быстрее получишь документы на замену и даже увольнение, - рассказывает он. - Поэтому старались поскорее хлебнуть своё и вернуться домой. У меня за 49 суток накопилось больше 25 рентген, хотя работа на вид была невредная: снимали заражённый слой почвы на штык лопаты, а потом эту территорию засыпали чистым щебнем.
"Сейчас болезни разные преследуют, изматывает невыносимая головная боль, - признаётся Станислав Костенко. - Радиация проходила сквозь тело, ионизировав ткани, и выходила. А пыль оседала в лёгких, разрушая организм".
- Приезжаем как-то в соседнее с зоной село Пески, работаем на снятии грунта и засыпке колодцев. Глядим, рядом детвора резвится. Наш офицер подозвал хлопца лет двенадцати с пышной шевелюрой и замерил над его головой уровень радиации. Он зашкаливал, - вздыхает Костенко. - У матери одного из ребят наш командир спросил, давно ли она мыла сыну голову. "Дня три назад", - ответила. "Мой через каждые два часа", - сурово приказал лейтенант. Мать испуганно закивала, и они побежали домой… Никогда не забуду и "рыжий" лес, на который пришёлся выброс из радиоактивного облака в первые часы катастрофы. Автодорога чётко разделила окружающий мир на две половины: с одной стороны - живой зелёный лес, а с другой - точно такой же, но умерший, оранжевого цвета.
Нормой считали не более двух рентген в сутки. Но наши земляки тогда реально "поймали" своими телами куда больше.
"Фонящие" продукты выбрасывали тоннами
Старший лейтенант запаса медицинской службы, врач-ветеринар совхоза "Ямский" Анатолий Князев был вызван в военкомат города Северска Артёмовского района в возрасте 33 лет: дома оставалась жена и пятилетняя дочка, поэтому вернуться хотелось побыстрее.
- Я мог бы прослужить полгода, но не на опасной территории. А мне не хотелось так надолго расставаться с семьёй, поэтому сам попросил - отправьте в зону отчуждения. Два с половиной месяца работы в Чернобыле (с октября 86-го по март 87-го) "подарили" мне десяток боевых друзей и инвалидность III группы, - вздыхает Анатолий Князев, который объединяет всех чернобыльцев района.
Единственный фотоснимок на фоне четвёртого реактора, подаренный корреспондентом какой-то газеты, забрал полковник КГБ: видимо, посчитал, что изображение - сродни государственной тайне. Но в памяти Князева остались яркие события и люди, сущность которых просвечивалась сквозь сумасшедшее излучение взорвавшегося реактора.
Военную форму Анатолий Князев надевает только по очень важным поводам: на похороны друзей и в день трагедии, которая перевернула его жизнь.
Вспоминает Князев и двухчасовую беседу с японцем, который приехал в Чернобыль в качестве эксперта. Тогда никто особо не знал о том, что именно опасно в этой техногенной катастрофе: головные боли, кровь из носа, слабость многие воспринимали как временную потерю здоровья. Японский врач рассказал, что радиация убивает медленно, но самые страшные последствия будут для будущих поколений. А здоровье ликвидаторов стало "сдавать" уже через несколько лет после возвращения.
- Из 34 наших северских ликвидаторов в живых сейчас осталось всего 16, - отмечает Анатолий. - И о тех, увы, вспоминают только накануне даты: проблемы с пенсиями, лекарствами, льготами… Все говорят: мы же не виноваты, что вас туда направили. А нам не надо никаких митингов памяти: сами соберёмся, отдадим дань тем, кто не дожил.
Минус 19 человек
Когда "рванул" Чернобыль, Ярослав Маргулис трудился в Мариупольской больнице скорой помощи в кожвендиспансере на должности инспектора отдела обследования. Вскоре сборная бригада молодых мариупольских врачей и фельдшеров двумя "Икарусами" выехала к месту катастрофы. Уже 8 мая они были в Припяти.
Их распределили по местам базирования, по бригадам. Выдали костюмы грязно-серого цвета, шапочки, респираторы. Бригада Маргулиса попала в тридцатикилометровую зону.
- Каждый день - сухость во рту, металлический привкус. У нас на глазах происходила эвакуация, постоянная обработка. Рядом базировались военные. Транспорт их был сильно облучён. Мы прекрасно понимали, куда попали. Конечно, было страшно. Но мы тогда были молодые, комсомольцы. И понимали, что должны выполнять свой долг перед Родиной, - поясняет Ярослав Олегович. - Не знаю, смогло бы так нынешнее поколение.
В каждой машине "скорой помощи" имелся дозиметр военного образца с точными показаниями. Медики постоянно контролировали зоны облучения, выезжая туда, где было повышенное. Оказывали помощь пожарным, обслуживающему персоналу на станции, жителям прилегающих сёл, которых помогали эвакуировать.
Мариупольский медик Ярослав Маргулис, помогавший пострадавшим на ЧАЭС, вынужден принимать лекарства каждый день.
- Давление "за 200…" стало для меня нормой. С 2007-го - на инвалидности. Ежегодно по два-три раза ложусь в стационар. И постоянно - поликлиника, медикаменты, - вздыхает Маргулис. - Каждый день - таблетки. Врачи говорят, буду принимать их до конца своей жизни. На фоне этого развивается заболевание костно-мышечной системы, сердца, крови. Но многие из тех, с кем я встречался на месте катастрофы, пострадали гораздо больше…
Валентина Владимирова, Андрей Кривцун, Ирина Коженцова, Сергей Маринцев, Елизавета Гончарова, Марина Литвинова.
