Память нетленна!

В августе 1941-го в нашем доме жил советский офицер, который сказал, что на Днепре будут большие бои. И что надо сделать погреб в качестве укрытия. Чтобы он был малозаметным, для этого необходимо убрать «пригребник», т.е. крышу с погреба, а сам погреб замаскировать.

Собирая в 80-х годах минувшего столетия материал об очевидцах военной трагедии в оккупированном с. Червона Гута века, мне никто и словом не обмолвился, что в Чернигове живет гутичанка, которая во время карательной операции 23 февраля 1943 года осталось живой! Через 80 лет, 9 мая 2013 г. во время возложения венков на братскую могилу в с. Червона Гута ко мне подошла женщина и сказала, что её семья осталась живой после расправы над жителями села. Июльским днём прошлого года моим собеседником и стала Валентина Ивановна Симак (Рудая), уроженка села, 1942 года рождения, и рассказала то, что она запомнила о тех событиях от своей матери, Рудой (Яковенко) Александры Ефимовны, 1903 года рождения.
«В августе 1941-го в нашем доме жил советский офицер, который сказал, что на Днепре будут большие бои. И что надо сделать погреб в качестве укрытия. Чтобы он был малозаметным, для этого необходимо убрать «пригребник», т.е. крышу с погреба, а сам погреб замаскировать. Отец сделал так, как было сказано, чем и спас нам жизнь.

Во время немецкой оккупации фашисты боялись партизан, и в мужском населении им виделись партизаны. Моего отца пригласили в немецкую комендатуру и там его допрашивали с избиением. Никаких доказательств не нашли и отпустили. Когда он пришёл домой, мама увидела, что всё тело его было синим от побоев.
23 февраля 1943 года мой отец Иван Евсеевич с односельчанами поехал на Днепровские луга по сено. Брат мой, Иван, просился у матери поехать с отцом. Мать его не отпускала. Всё-таки он вырвался из рук мамы и догнал конный обоз около с. Комаровка. Возможно, у него было предчувствие беды, что стало бы с ним, если бы он остался дома.

Через некоторое время в дом зашли два человека, которые ходили по населённым пунктам и предлагали свои услуги – клеили порванные резиновые галоши. Мама решила их покормить за выполненную работу, поставила на стол борщ, кашу и бутылку самогона. Во время приёма пищи в село на санях приехали каратели. Мать стала волноваться – никогда не было так много незнакомых полицаев и немцев. Решила покормить корову, свинью и кур. Мама видела, как к дому старосты стали идти люди. Он разводил по сторонам руки, по таким жестам мама поняла, что он не знает, в честь чего приехали каратели в село (во время карательной акции он тоже был убит и сожжен. – Прим. Е. А.). Клейщики галош сказали маме, что у них имеются документы, и нам нечего бояться. Они также пошли к дому старосты. Моя сестра Люба стала говорить: «Что делать»? Мать сказала: «Надо идти к людям, что будет с ними, то и с нами». Сестра взяла меня на руки и пошла к месту сбора односельчан. Мать хотела ещё что-то сделать по дому и присоединиться к нам. Она через окно увидела, что каратели застрелили клейщиков галош. Решила, что надо немедленно вернуть детей домой. Выскочила из дома и наперерез бросилась бежать, чтобы догнать нас. Во время бега по ней стреляли, пули звенели «как пчелы». Чтобы ей было легче бежать по глубокому снегу, она скинула кожушок, настигла нас и, вернувшись домой, мы спрятались в погреб.

Полицаи и каратели вынесли улья из омшанника. Затем стали отделять людей, семьи местных полицаев поставили в сторону, на так называемый «мостик». Они остались живы. Остальных загнали в омшанник, закрыли двери и подожгли его. Некоторые односельчане прятались на чердаках, погребах и в других местах, в случае обнаружения их убивали штыками или пулями. Дома и хозяйственные постройки предавали огню.
Наша свинья и корова бегали по двору, чувствуя людей в погребе, неоднократно подходили к нашему укрытию и своими копытами замели наши следы. Полицаи нас так и не нашли. Мать хорошо запомнила слова: «Давид, иди сюда». По всей вероятности, полицай увидел оставленное угощение на столе, позвал напарника в дом, они выпили и закусили. Выйдя из дома, подпалили его. Когда горела крыша, дым стлался по земле, и в погребе было очень тяжело дышать. Кроме того, от горения дома стал таять снег, и вода потекла в погреб. Пришлось маме со мной и сестре забраться на бочки, где были соленые огурцы и капуста. Так мы просидели в холоде и сырости до вечера, когда каратели уехали из села. Выбрались из укрытия и увидали отца с братом. Так из 50-ти (приблизительно) семей Червоной Гуты, наша семья была единственной, которая не пострадала во время карательной акции. С этого дня начались скитания по маминым сёстрам. Пришли в с. Воробьёв к сестре, а через два дня пришёл полицай и сказал: «Семьям партизан не положено жить в нашем селе» – пришлось идти в Комаровку, а потом еще и в Глядин. И так скитались мы до лета 1943 года. Хотя и родные они, но долго мы не могли у них жить, так как у пятерых сестёр были свои дети и тоже мало еды. А нас надо было кормить и спать положить. Вернулись в родное село, выкопали землянку, в которой жили ещё некоторое время.

Мама редко виделась с отцом и братом, они были вынуждены прятаться от полицаев и карателей, так как мужчин считали партизанами. Если поймают, разговор в таких случаях был коротким – расстрел либо угон в Германию. После освобождения с. Червоная Гута Красной Армией отца и брата забрали на фронт. Отец был тяжело ранен в ногу. После лечения вернулся домой ещё до дня Победы. А брат 27 декабря 1945 года был тяжело ранен в голову и от ранения умер 3 февраля 1946 году и с воинскими почестями похоронен на Львовском кладбище. Хотя я его не помню, но мне всегда хотелось увидеть могилу своего брата. Во время экскурсионной поездки во Львов я склонила голову над последним пристанищем человеческой жизни. Мысленно представила его короткий жизненный путь, он умер, так и не узнав семейной жизни».

Евгений АЛИМОВ,
директор Краеведческого музея г. Славутич и Чернобыльской АЭС